|
Такой жары, как в этом году, Германия не видела лет двадцать.
Вместе с городским асфальтом плавится все, что имеет температуру кипения.
Вместе со всем этим плавятся бедные, несчастные млекопитающие, имя которым – «человеки».
Целый день, носясь по этажам огромного здания, я чувствую себя содержимым яйца, выплеснутого на раскаленную сковороду.
Я – Фигаро. Я – пятый помощник своего шефа. Я – пятый по счету сотрудник в отделе хаусмастера, что по-нашему – среднее между завхозом и начальником ЖЭКа.
Мой шеф, – герр Иглофф, добрый и работящий мужчина, который сам не сидит на одном месте более одной минуты, и не даёт это делать подчинённым.
Он-то, конечно, добрый, но пивом, запас которого не иссякает у него в подсобке ни на день, не делится!
А оно, родимое, стоит в холодильнике, в темных, запотевших бутылках, и дразнит меня своей кажущейся доступностью!
Ни-з-зя! Ни граммочки. Ни капельки.
В других немецких землях, – во время обеденного перерыва можно пропустить парочку таких вот бутылочек, а в нашей, – ни-з-зя!
За употребление – взашей могут выставить, да еще напишут в рекомендательно-сопроводительном письмеце: «склонен к употреблению»! – это в переводе с канцелярского языка.
А знаете, как это звучит по-настоящему, на канцелярском наречии, в таком письме?
«За время работы проявил себя очень общительным сотрудником».
В Германии уже давно практикуется эзоповский язык при написании характеристик с места работы, и, получая, на ваш взгляд, отличную характеристику, не спешите радоваться.
Возможно, именно ваша «неуёмная работоспособность и инициатива», отмеченная в таком письме, повергнет в уныние очередного шефа по персоналу, так как это будет означать, что вас на прежнем месте работы считали врожденным идиотом.
Для непосвященных в эту кабалистику выпущена специальная книга, где даются подробные расшифровки канцелярского «новояза».
Кстати, достать эту книгу – проблема!
Так что, я на пиво герра Иглофф стараюсь не смотреть.
…Не-вы-но-си-мо жарко! Установки, охлаждающие питьевую воду для посетителей, не успевают её охладить, и она булькает в стаканчиках и желудках, совершенно не утоляя жажду.
Радует одно: женщины совсем разделись!
Они ходят по нашим огромным коридорам, сонные от жары, и легкие, прозрачные одежды уже никак не скрывают их прелести, недавно ещё скрытые от посторонних взглядов поролоновыми лифчиками и плотными джинсами.
…В просторном вестибюле, за овальной полированной стойкой справочного бюро сидит красивая фрау Штайн.
Она молода и пышет здоровьем.
Её метр восемьдесят и почти сто килограммов живого веса действуют на меня, как красная тряпка на кастильского быка: я зверею.
Фрау Штайн жарко, и она, сидя на своем высоком стуле, меланхолично обмахивает лицо подолом прозрачного сарафана.
Когда я пробегаю в очередной раз мимо её стойки, она улыбается мне: мы испытываем друг к другу взаимную симпатию.
А началась она тогда, когда я, по её просьбе, совершенно безрезультатно, пытался вытряхнуть дохлых мух из хитро сделанного стеклянного колпака её настольной лампы.
Теперь мы с ней – друзья, что позволяет мне, кроме обязательного утреннего приветствия «морген», также интересоваться её делами.
– Ви геет”с Иннен? – спрашиваю её я.
– Гут! – говорит она мне в ответ, улыбаясь так, что я потом долго хожу в состоянии приподнятого… настроения.
…Из открытых повсюду дверей веют жаркие сквозняки. Выплеснутая на пол вода моментально превращается в пар, но, несмотря на обилие влаги, на небе – ни облачка.
Но, работа в отделах кипит!
Кипит, если клерки не едят.
А едят они целый день, и у меня сложилось мнение, что в это учреждение специально принимают на работу тех, кому показано раздельно-дробное питание.
На шестом этаже, под самой крышей, находится прелестное заведение общественного питания, что-то среднее между нашей столовкой и их «МакДоналдсом», называемое «кантина».
Кантина открывается в восемь утра, через полчаса после начала рабочего дня, и вот, с открытия и до закрытия, к ней идут люди, как раньше – в мавзолей В.И.Ленина.
|
