|
Эту историю я услышал в поезде, когда больше суток добирался до родного города из Москвы. Моими попутчиками по купе стали два пожилых человека, которые возвращались из командировки в столицу, да женщина их лет, у которой было какое-то свое горе, она как отвернулась к стенке купе на своей второй полке, так, пожалуй, ни разу и не участвовала ни в одном разговоре.
Оба мужчины работали на одном предприятии, а потому для краткости называли себя только по отчествам. У одного оно было Иваныч, у другого – Федорович. О чем я только не узнал в той поездке: и то том, как приготовить вкусное кубанское вино, и о том, как правильно ориентироваться в лесу, и о многом другом. И ладно бы красноречие напало на попутчиков после бутылочки-другой, но в том-то и дело, что они не пили – и один и второй были давними пациентами людей в белых халатах: сердце…
Солировал Иваныч, но и Федорович не отставал. Причем, сразу чувствовалось – ни один, ни другой за словом в карман не лезли, так что постоянно звучал сдержанный смех (хохотать при виде беды нашей попутчицы было бы верхом неприличия). Как вдруг, когда мы проезжали мимо одной из станций то ли под Курском, то ли чуть дальше, Федорович внимательно выглянул в окно, прочитал название населенного пункта, побледнел, схватился за сердце, и прилег на нижней полке.
Иваныч засуетился, достал какие-то сердечные капли, накапал в чайную ложечку. Сердце отпустило не сразу, но постепенно гримаса боли на лице Федоровича разгладилась, и он спокойно заснул.
– Что с ним? – поинтересовался я у Ивановича.
– Война, – пояснил тот.
– Я думал, что вы родились уже после войны…
– Нет, застали ее, проклятущую. Мне было 8 лет, Федоровичу – пять, когда она началась. У него очень интересная судьба. Как проснется, наверное, расскажет. Просто это место, которое мы проезжали, для Федоровича незабываемое. Здесь они с матерью попали под страшную бомбежку…
Федорович проснулся под вечер. Извинился за слабость. А потом вдруг начал рассказывать. Я записал его рассказ уже по приезду домой, так что некоторые детали могу упустить. Но суть осталась прежней.
… Так получилось, что в году, наверное, 1940-м, после заключения пакта Молотова-Риббентропа, мы с отцом, который был командиром танковой роты, оказались в польском городе Белосток. Это сейчас он, говорят, разросся, а тогда он был, наверное, поменьше, но все равно казался мне очень большим. Мама часто ходила на рынок и меня брала с собой. Я шел и удивлялся тому, что дома здесь очень красивые, не то, что у нас. А еще запомнились множество магазинов и магазинчиков, изобилие продуктов, одежды и особенно детских игрушек.
Мы жили в коттедже на окраине города. Этот дом делили с семьей офицера-летчика, а еще одна семья была немецкая. Жили дружно. Мой отец и сосед-летчик все время проводили на службе и появлялись дома лишь ближе к ночи. Я был в семье самым маленьким, поэтому вниманием, подарками, игрушками обделен не был. Но любимейшим из всех был самосвальчик, в котором я возил значки (у отца их было очень много). Старшая сестра Лиза по секрету показала приготовленный к моему 5-летию подарок – бело-черные ботиночки, назывались они «Джимми».
Вечером в субботу, 21 июня 1941 года, мама уложила меня спать пораньше. Пояснила: «Говорят, на рынке уже вовсю торгуют клубникой, завтра купим тебе целое ведерко!». Я заснул и видел во сне, как я достаю одну за другой крупную клубнику…
Проснулся я оттого, что меня кто-то тряс. Это был сосед-летчик: он держался за спинку моей кровати двумя руками, и его трясло, как в ознобе. Он не отрываясь глядел в окно в окно, на свой аэродром, который находился возле леса и был виден.
Было еще очень рано, серая мгла, но уже просматривался лес и то, как из-за верхушек деревьев выползали кресты (это были немецкие самолеты). Они заходили на аэродром, и одна за другой появлялись красно-бело-черные вспышки и доносились раскаты грома. Ни один из наших самолетов с аэродрома так и не поднялся. Так для меня началась война.
Гораздо позже, уже став взрослым, я узнал, что в город немцы окончательно вошли только 27 июня, но почти все солдаты и офицеры нашей 10-й армии, в которой и служил отец, были окружены и уничтожены превосходящими силами противника. Пять дней, и армии как ни бывало!
|
