«В языке нашем могучем, как в зеркале, отразился могучий наш язык».
(К. Прутков)
«– Если кто-нибудь из них сумеет объяснить мне эти стихи, – сказала Алиса, – я дам ему шесть пенсов. Я уверена, что в них нет никакого смысла!»
(Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес»)
Попса раннего периода рубежа 1980-90-х годов была откровенно примитивна и бесхитростна. Обладатели простейших синтезаторов клепали на этих «шарманках» однотипные мелодии. С текстами поступали так же, особенно не напрягались, меняли «Белые розы» на «Желтые тюльпаны», «Лизу» на «Маргариту» и т. д. Сам набор образов и слов был типичным боевым набором «Эллочки-людоедки».
Пошло? Пошло. Но раннюю попсу отличала какая-то практически «пушкинская» ясность. Она могла вызывать скуку и отвращение, но особенно не удивляла. Здесь производители попс-продукта как бы открыто говорили: «Я не Лермонтов, не Пушкин, я блатной поэт Кукушкин».
Но безудержная плодовитость ЛАСКОВЫХ МАЕВ и ФРИСТАЙЛОВ вскоре до такой степени истрепала и так предельно обедненный попсовый словарь, что устали даже непритязательные слушатели. Убогость попсы была как голый зад, выставленный напоказ. А кто же захочет признаться во весь голос: «Да, я слушаю убогую музыку. Да, у меня дурной вкус»? Тем более, если этот дурной вкус – вкус богатых людей. Захотелось чего-то похожего, «но только с серебряными пуговицами», чего-то этакого туманно-возвышенного, навороченного (как говорили герои «гоблиновского» перевода, «чтоб было, как у Толстого, только лучше – типа «Ночной дозор»). Пришлось попсовикам повышать планку, точнее, замыливать глаза окружающим, усложнять аранжировки и «мутить», до этого простые как яйцо, тексты.
Вот тут-то и началось настоящее веселье! Попытки помудрить с образами в стиле Гребенщикова превзошли всяческие пределы. К сожалению, слушатель попсы обычно не вслушивается в текст, улавливая только «фишки» – всякие там романтические корабли и гладиолусы. И не замечает, что в текстах нет ни логики, ни красоты, даже абсурд здесь – не прием, не самоцель, а следствие глупости, лености и неумелости вместе взятых.
Вот чудесные образцы того, как претензии на «эдакое» оборачиваются редким идиотизмом. Наверное мало кто из поклонников певицы Валерии задумывался над строчкой: «Мы разошлись, как в море корабли расходятся в тумане, маяком маня…». А стоило бы… Ну, например, как КОРАБЛИ могут манить МАЯКОМ. Это только смотритель маяка (и то, если он маньяк) может их МАНИТЬ. Конечно, можно проявить безудержную фантазию и представить, что маяки находятся… на кораблях! Но тогда их должно быть два, а не один. Как видите, я честно испробовал все варианты возможных объяснений. Автор текста о таком даже не мыслил. Просто слепил два шибко романтичных образа, как вышло, так и сойдет. В той же песне есть еще один перл – «И это был четверг, а не среда / Среда, ты знаешь, вечно обделенная». Не знаю, что там у лирической героини случалось по средам, кто ее чем обделял – боюсь, автор текста этого также не знает.
Очень хитроумные образцы глупости и пошлости постоянно являет нам коллектив ГОСТИ из БУДУЩЕГО. Так и видишь, как завершив очередной опус, этот дуэт ощущает себя не «блатным поэтом Кукушкиным», а прямо-таки обитателями Парнаса. Ведь какой мощный и грустный образ разлуки – «И наши самолеты в небе разминутся»… А если бы не разминулись? То-то бы была драма в стиле Второй мировой войны! Или еще – «Я стою на краю в ожиданьи прыжка». Чьего, извините, прыжка? Своего? То есть, «прыжок подкрался незаметно»… А чувственная эротическая строчка «Мои губы опять не туда угодили…»? Осторожнее как-то с губами надо, внимательнее смотреть, что в рот берешь…
Кстати, о губах. Вот, например, как Лайма Вайкуле описывает еще одну пикантную ситуацию: «Вы гладили ворот шубы и глядя в мои глаза / Искали губами губы и все, что искать нельзя». Тоже некрасивый и нечистоплотный образ. Искать то, «чего нельзя», когда женщина одета в шубу и шаль, чревато обилием натуральной шерсти во рту. Еще более опасную ситуацию мы видим у группы ДИСКОТЕКА АВАРИЯ. Они поют «Легкий ветерок мои губы колышет…». Вот это губы, так губы! Точно не туда угодят.
|